ЙОЗЕФ. Слушайте, почти никто не выписывает «Вархайт», газету западно-берлинских коммунистов. То ли не понимают люди или из-за тлетворного влияния капитализма? Скорее всего из-за того и другого. А я иногда мечтаю. Атеистам, вообще-то, не до мечтаний. Но как начнешь, так нет ничего краше. И вижу я, как
люди рвутся к газете, тянутся к правде. Распахиваются окна и двери в рабочих районах, все тянутся к газете, кричат. А я их успокаиваю: не толпитесь вы так, всем хватит и в один миг распространяю все экземпляры.
/МАРИЯ продолжает работать. ЙОЗЕФ протягивает ей газету./ Первые три месяца подписка стоит дешевле.
МАРИЯ. Извините, что встреваю. Но в женском журнале напечатали как-то письмо одной женщины, лет под девяносто. Она пишет, что голодает день-деньской. Сын с невесткой не кормят ее.
ЙОЗЕФ. Голодает две трети человечества, а пишет об этом только наша газета. Можно подписаться на пробу.
МАРИЯ. Доктор Шеллер, значит, тот, который всегда дает советы, отвечает ей. Пишите, мол, поподробнее или устраивайтесь в дом для престарелых.
/ЙОЗЕФ открывает газету. Надевает старые очки в никелевой оправе./
ЙОЗЕФ. Вот один из примеров творчества нашего товарища Фрица Ландля, убитого нацистскими палачами в городе Штайне на Дунае. Была у него поэтическая жилка. «Тихая ночь. Священная ночь. В одиночке дрожу я и мне не помочь. Вот дрожу и страдаю я заключении я, лица вижу родные, слышу шаг бытия. Вспоминаю о детстве, о силе судьбы, как росли и мужали мы в ходе борьбы. Что сказать мне вам, люди? – очень груз наш тяжел. Жизнь в печали и боли, вот каков наш удел. Мощно давит эпоха человеку на грудь, нас надежды лишает, не дает продохнуть. Только жить я хочу, не поддамся судьбе. Жизнь нам силу дарит и готовность к. борьбе. Возлюби своих ближних, нам Христос завещал, но мне видится лишь
ст:;ашксй схватки накал. Где же эта любовь, где поступков благость, где посев,.что взойдет всем людям на радость? Ночь так тиха. Священная ночь. В одиночке дрожу я и мне не помочь. Так лежу и страдаю в заключении я, лица вижу родные, слышу шаг бытия». Правая рука у него не двигалась – последствия детского паралича, вот он и написал это стихотворение левой рукой в сороковом году, двадцать четвертого декабря.
МАРИЯ. Извините, что встреваю. /Вытерев руки о передник, она достает из кошелька газетную вырезку. Читает./ «Хочу выплакать впм свое сердце, мне ведь уже никто не поможет. Известка •запирает от меня все продукты. Мне ничего не позволяют брать, я постоянно голодаю. Подруги ^асто платят за мой кофе. Пенсию мою получает она. Разве это я заслужила на старости лет?» Бот какие бывают судьбы.
/МАРИЯ прячет вы.резку з кошелек и продолжает работу. ИОЗЕФ прячет свою газеты в сумку. Наблюдает за Марией, Берет у нзе тряпку, выжимает ее./ Вас ждет семья?
ЙОЗЕФ. Меня сдали в детзкий приют Св.Маргариты с уведомлением, что забрать меня можег любой человек, кто пожелает. Вот и пожелала супружеская пара п) фамилии Дачке кз-под Бреслау. Мои приемные родители. С юридической точки зрения мать, вообше-то, могла посещать меня, но только под видом тёти.
МАРИЯ. Сын мой хороши!» человек, но слишком уж добр к ней. Мужчина он в теле, ему частеньч-о хочется прилечь отдохнуть. А она ругается – «ляг мне только на заправленную кровать, мояоть на. диване дрыхнуть». У меня сечдце разрывается, и я приношу ему солёное печенье. А она его отбирает, чтобы он не сорил. Вот ведь
страшной схватки накал. Где же эта любовь, где поступков благость, где посев,.что взойдет всем людям на радость? Ночь так тиха. Священная ночь. В одиночке дрожу я и мне не помочь. Так лежу и страдаю в заключении я, лица вижу родные, слышу шаг бытия». Правая рука у него не двигалась – последствия детского паралича, вот он и написал это стихотворение левой рукой в сороковом году, двадцать четвертого декабря.
МАРИЯ. Извините, что встреваю. /Вытерев руки о передник, она доотает из кошелька газетную вырезку. Читает./ «Хочу выплакать вам свое сердце, мне ведь уже никто не поможет. Невестка •запирает от меня все продукты. Мне ничего не позволяют брать, л постоянно голодаю. Подруги ^аст.о платят за мой кофе. Пенсию мою получает она. Разве это я заслужила на старости лет?» Вот какие бывают судьбы.
/МАРИЯ прячет вы.резку в кошелек и продолжает работу. ЙОЗЕФ прячет свою газеты в сумку. Наблюдает за Марией. Берет у нзе тряпку, выжимает ее./ Вас ждет семья?
ЙОЗЕФ. Меня сдали в детзкий приют Св.Маргариты с уведомлением, что забрать меня можег любой человек, кто пожелает. Вот и пожелала супружеская пара п) фамилии Дайке из-под Бреслау. Мои приемные родители. С юридической точки зрения мать, вообше-то, могла посещать меня, но только под видом тёти.
МАРИЯ. Сын мой хорошмГ человек, но слишком уж добр к ней. Мужчина он в теле, ему частенько хочется прилечь отдохнуть. А она ругается – «ляг мне только на заправленную кровать, можешь на диване дрыхнуть». У меня се;>дце разрывается, и я приношу ему солёное печенье. А она его отбирает, чтобы он не сорил. Вот ведь
что творит. Да вам в жизни не приходилось встречать такую злую бабу. /Смотрит на него./ У вас-то .наверно, жена – золото по сравнению с ней.
ЙОЗЕФ. Был у нас такой толстовец, доктор Фридман, читал в Оттакрингском народном универститете лекции о сексе, половой жизни и гигиене. Разбирал в этих лекциях вопросы сближения полов
и т.д., всё, конечно, с медицинской точки зрения. Так он бежал
году „ п – п
в тридцать восьмом/в маленький городишко между Детройтом и Чикаго.
Вдруг, на Рождество сорок шестого года, получаю я от него письмо. Одну фразу запомнил наизусть. «Мой сын, – это значит я, ясно, что тогда я был моложе, – твоя любовь должна принадлежать угнетенным и замученным людям».
МАРИЯ. Извините, что встреваю. Мои уже точно сидят за столом, невестка как всегда все переперчила.
/Молчание. МАРИЯ работает./ ЙОЗЕФ. Значит, скоро уйдете.
/Молчание. МАРИЯ продолжает механически мыть пол. Всё время по одному и тому же месту./
Вот если бы вам не нужно было уходить, у нас ведь тоже интересный разговор.
/Молчание. МАРИЯ убирает. Затем она отшвыривает щётку и начинает ходить. ЙОЗЕФ ходит за ней по пятам./
МАРИЯ. У него воспаление желчного пузыря, у моего сына. Вы только не подумайте, что она держит его на диете. Я тайком приношу ему диетическое питание в лавку. Она даже не сообщает мне, если с ним что случается.
/МАРИЯ берет со стеллажа две рюмки. Подходит к бутылке коньяка, стоящей у другого стеллажа. Иозеф следует за ней./
Всё равно я подарю ей эти духи. Самые дорогие духи. А ему – пуловер. Малышу – паровоз. Хотя бы мне пришлось оставить всё это у них под дверью. /Захватив бутылку коньяка, МАРИЯ идет к кушетке. Йозеф следует за ней./ Хоть я и простая уборщица, но купила себе морозильник, на тот случай, что он придет /ко мне в гости, а у
меня всё есть. Но духи он;а все равно
жна получить, а то она ему покажет г^е раки зимуют. /Сев на кушетку, МАРИЯ открывает бутылку, наливает себе бокал и поднимает его. ЙОЗЕФ с ужасом смотрит на нее./ Эта незаметная фрау Мария, чистая, порядочная, приличная. При мне можно спокойно оставить бумажник с деньгами. Но случись что с сыном, я ей такое устрою, что все сбегутся, будет она меня помнить. /Одним глотком она выпивает рюмку./ Я покажу ей Гибралтар! /Налив вторую рюмку, протягивает ее Йозефу./
ЙОЗЕФ. Нет уж, господа, нет, американца голыми руками не возьмешь. Меня зовут Томас, жребий брошен. Глава из жизни Луи Капе завершается сегодня. Давно это было, я работал тогда статистом в театре города Граца. Эту роль исполнял актер Карл Древе. Тоже убит нацистами.
МАРИЯ /протягивает ему рюмку/. Гибралтар. Дакар. Сенегал. Португалия.
/Лиссабон. Чехия. Я везде побывала. /Протягивает Йозефу рюмку и умоляюще смотрит на него./ Ну выпейте, пожалуйста.
ЙОЗЕФ. Да знаете ли вы, что мои приемные родители, когда я был еще маленьким и плакал, вливали в меня спиртное. МАРИЯ. Что же, если вы мне верите, смотрите сами.
/МАРИЯ ставит рюмку, достав» из кошелька фотографию и протягивает ее Йозефу. Он садится на кушетку, вынимает из сумки старые очки в никелевой оправе, надевает их. Фотография старая, ЙОЗЕФ внимательно
рассматривает ее. / Теперь бы- знаете всё.
ЙОЗЕФ /не поднимая головы/. На фотографии почти голая женщина с зеброй.
МАРИЯ. Зебра – это я. Был такой номер в варьете в Лиссабоне. Б 193Е году. А рядом – моя партнерша. Ей тогда больше повезло. Понравилась консулу. Сменила подмостки на элегантную квартиру. Она была большая обжора, а еще у нее было что-то там с легкими. В тысяча девятьсот… вот только точно не помню в каком – пятьдесят пятом или шестьдесят пятом году – встретилась я с ней еще раз. Сейчас она скорее всего уже умерла. /Пьет./ Сорок лет я держала себя так, будто не было никакого варьете. Давалось мне это с трудом. Например, в радиофирме Капша, когда я перевыполнила норму. Все потому, что шей был такой милашка. Вот работницы и предупредили меня, что если из-за меня увеличат норму, то они мне покажут. Да что они понимают, подумалось мне. Или такой случай, пару дней назад сын просит меня не приходить к ним на Рождество, а то опять будет склока. Посмотрела я в наглое и злое лицо его жены и подумала, нет, милочка, ты никогда
не работала в варьете, никогда. /Качает головой./ Пожилую жен-
еще щину/можно уничтожить, артистку варьете – никогда. /Показывает
Йозефу свою обнаженную ногу./ Настоящая балетная нога. Упругая. /Взяв Йозефа на руку, МАРИЯ пытается приложить ее к своей ноге. Он отдергивает руку. Надевает очки в никелевой оправе и копается в сумке./ ЙОЗЕФ. Хочу прочесть вам одно письмо. Прощальное послание одного из наших товарищей… Сначала он сидел в полицейском комиссариате, потом в госпитале Райнера, затем принудительное