Кен (некоторое время смотрит на нее ошеломленно). Ну… Мы с приятелем поехали на съемки для июльского номера… Арендовали яхту и вышли на середину озера. Начался шторм и… мачта сорвалась… и… в общем, меня ударило по спине.
Барби. Очень смешно. Для журналиста, который пишет во все модные мужские журналы…
Кен. Писал…
Барби. Как угодно. Все равно блестяще. «Мы поехали, и меня ударило». «Букеровская премия» обеспечена.
Кен. Ах, дьявол!
Барбара. Ну, если тебе больше нечего рассказать…
Кен (задумчиво). Да, черт побери! Это не для «Плейбоя»… (Неожиданно широко улыбается.) Попробуем сначала. Как ты уже слышала, моя милая, я вместе с моим туповатым приятелем Джеком и еще кое-кем… (С каждой фразой он все больше увлекается, говорит все громче.) Ну-ну, не хмурься, с двумя девицами из его модельного агентства – и, кстати, ничего такого особенного, по сравнению с тобой они – тьфу, особенно та шведка с огро-о-омными ступнями, как у Йети… Да, так вот, мы вчетвером отправились на съемки в какую-то дыру. И Джек заявил, что неподалеку есть роскошное озеро с девственным пейзажем и его чутье (о Боже, чутье Джека!) подсказывает ему, будто предстоящая съемка станет венцом его карьеры. И сам Ларри Флинт спрыгнет от восторга со своей инвалидной коляски, швыряя в Джека мешками, полными долларов. Девицы тут же запрыгали от восторга, и одна из них, та, которая называла себя Франческой (с таким же успехом я мог бы представляться каким-нибудь Леонардо), заявила, что сняться обнаженной среди лилий в лучах заходящего солнца – ее давняя мечта. И не успел я допить виски, как эта троица идиотов унеслась арендовывать яхту. Уже на пристани, увидев помесь тростниковой лодки времен Тутанхамона с надувным матрацем моего брата Гарри, которую мне представили, как самую роскошную яхту здешних мест, я понял, что никаких съемок не будет. Какой-то спившийся бродяга, помогавший нам погрузить барахло Джека на эту дырявую кастрюлю, пожелал нам «семь футов под килем», и пока я думал, есть ли у этой посудины киль, Джек уже вывел ее на середину озера. Наши девицы принялись орать пиратские (по их мнению) песни и тут же скинули лифчики, пытаясь загорать… Повторяю, моя милая, смотреть там было не на что. Лично я думал о том, сколько весит силикон, которым они нашпигованы, и можно ли будет в случае течи сбросить его за борт, как ненужный балласт. Помнится, я еще вздремнул и видел сон, как я получаю патент на вживление в дамский бюст молний из натуральных материалов. Как было бы удобно, мечтал я во сне, расстегнуть по крайней необходимости грудь и вынуть из нее пару килограммов силикона… А какой простор для сменных протезов!.. Ну-с, когда я проснулся, оказалось, что солнца нет и в помине, девицы покрылись гусиной кожей, палуба залита водой, и нас качает, как камеру в фильме фон Триера. И не успел я удивиться, что в такой плюгавой луже могут бушевать настоящие шторма, как рядом со мной возник Джек в невесть откуда взявшейся зюйдвестке и заорал мне прямо в ухо, чтобы я держал какой-то там «шкот» или «бизань», я уж не помню. Он все тыкал пальцем в какое-то бревно в три обхвата, которое моталось по палубе, как свихнувшийся маятник. Все еще не проснувшись, я пополз к этой штуковине и даже пару раз ухватился за нее, но она выскальзывала у меня из рук, как анаконда, спасающаяся от команды Кусто. Мне даже удалось встать и продержаться на ногах секунд двадцать, но тут Джек крикнул что-то еще, и я повернулся к бревну спиной…
Кен останавливается, мотает головой – он выдохся.
В глазах его слезы.
Вот, собственно, и все, моя милая. Эта штука врезалась в меня сзади, и все, что я помню, это мой красивый полет над волнами. Этакая чайка по имени Джонатан Ливингстон. Кажется, в полете я успел подумать, что в этом вонючем озере и лилий-то никаких нет.
Барбара. Я хочу поцеловать тебя.
Поцелуй.
Кен. Твоя очередь рассказывать, как ты сюда попала.
Барбара. У меня не получится так красочно, Кен… Ты рассмешил меня и… Какое счастье, что ты выжил!
Кен. Не заговаривайте мне зубы, мисс!
Барбара. Ну… Тут нечего рассказывать, мой милый. Я – рыжая, и это меня погубило.
Кен. Причем здесь – рыжая?
Барбара. Видишь ли, где бы ни существовала неотложная медицина, ее проблема – рыжие люди. Поступающих рыжих врачи пытаются спихнуть на интернов, интерны – на студентов, студенты – на сестер, и так далее. Я провалялась в приемном шесть часов, пока мой брат не принялся палить в воздух из пистолета.
Кен. Ты шутишь?
Барбара. И не думаю. Впоследствии доктор Хатлесс рассказывал мне, что у рыжих особенный организм, начиная от кожи, заканчивая свертываемостью крови. А кому хочется потерять больного на столе?
Кен. Но это же… Какой-то геноцид! Нужно судиться… Должен быть какой-то закон… О, Боже!
Барбара (смеется). Красиво звучит – «Закон о рыжих»… Почти Конан Дойль!
Кен. Как ты можешь смеяться! Это чуть не стоило тебе жизни!
Барбара. Лучше бы стоило… Зато я встретила тебя.
Кен. Но ты ничего не рассказываешь про то, как, собственно…
Барбара. Кен, любимый мой Кен… Я и не знаю, как все было, говорят, что водитель был пьян и не справился с управлением.
Кен. Но пьяный подонок, что сбил тебя, должен…
Барбара. Все мужчины одинаковы. (Неожиданно горячо.) Мой брат судится с ним и не желает слушать меня – меня, которая не собирается предъявлять никаких исков и послала к чертям несколько судебных следователей! О господи, как отучить вас мстить и жить настоящим – вот в чем вопрос!
Кен. Но в чем причина?..
Барбара (устало). Не в чем, а в ком. В тебе. Я с тобой, и какого черта я должна думать о каком-то несчастном таксисте, который уложил меня в постель. Одну постель с тобой! Глупый, несчастный мой мальчик. Дай мне свои губы. Я хочу попить из них…
Поцелуй.
Выходит Пит и пытается достать пульт, зацепившийся за что-то в кармане.
Из-за соседнего зеркала появляются Жанна и Джайлз.
Джайлз посматривает на часы, открывает рот, чтобы что-то сказать, но Жанна прикрывает его ладошкой. Джайлз пытается отнять ее ладонь ото рта, и тогда Жанна целует его. Джайлз отчаянно машет Питу.
Пит нажимает кнопку на пульте, и комната погружается во мрак.
Кен. Подожди… Что ты?.. Ты… двигаешься?! Барби, милая… Что это значит, черт побери?! Это твои руки?! Какого дьявола?..
Часто мигает красная лампочка.
Занавес.
КОНЕЦ I АКТА
II АКТ
Раннее утро. Палата Кена – комфортно обставленная комната, где есть все необходимое. На прикроватной тумбочке – кипа журналов и ноутбук.
Рядом с кроватью – инвалидная коляска. К кровати спускается шнур с пультом для вызова персонала. Левая часть палаты отделена ширмой, там оборудована туалетная комната с раковиной и унитазом.
Кен неподвижно лежит на спине – он спит.
Тихо входит Жанна. Подходит к тумбочке и берет один из журналов, листает его. Неожиданно резко Кен хлопает ее пониже спины.
Жанна (не оборачиваясь). Ублюдок!
Кен. Кто – я?!
Жанна (cмерив его взглядом, после паузы). Этот тип из вашей статьи. Идете на поправку?
Кен. Пожалуй. Давненько вы меня не навещали. Занимались новыми экспериментами? Искали добровольцев, нанимали шлюх?
Жанна. Жаль, что я не вчитывалась в вашу историю болезни перед этим визитом.
Кен. А то бы?..
Жанна. А то бы я знала, в какой части тела у вас наибольшая чувствительность.
Кен. И…
Жанна. И врезала бы вам так, что вы бы ее снова потеряли.
Кен. А вы бы потеряли работу.
Жанна. Я здесь больше не работаю.
Кен (хихикает). Вот как. Значит, милейший Хатлесс вышиб вас. Вероятно, за то, что эта… женщина (ваша, как я знаю, протеже) не оправдала его надежд. Поделом. Чего же вы притащились?
Жанна. Поглядеть, как вы становитесь самим собой. Вернее, убедиться, что вы и есть тупое животное, каким я себе и представляла.
Кен. Ну это уж слишком. (Кричит.) Джайлз!
Пытается дотянуться до пульта, свисающего со стены, но Жанна отгибает провод так, чтобы он не мог его достать.
Жанна. Хотите позвать вашего… сейчас припомню… «чертова кретина»? Понимаю. Должно быть, вы подружились.
Кен. Это вы про вашего жениха? Логично. Вполне соответствует вашим моральным устоям.
Жанна. Вы собираетесь рассуждать о моем моральном облике? Вы – жалкий сочинитель порнокомиксов? Вы – звезда онанистов и извращенцев? О’кей!
Кен (в ярости). Что тебе надо, злобная тварь?!
Жанна мотает головой и, отпустив пульт, в волнении ходит по палате. Заметив, что Кен хватает пульт, делает умоляющий жест.
Жанна. Пожалуйста, не надо. Простите меня, я… Мне нужно с вами поговорить. Всего несколько слов, прошу вас.
Кен. Ах ты, черт! Да как вы осмелились?..
Жанна. Прошу вас…
Неожиданно начинает рыдать. Кен обескуражено вертит в руках пульт, потом отбрасывает его.
Кен. Эй… Перестаньте. Пришли говорить – говорите. Не выношу я этих штук. (Протягивает ей салфетку.) Ну же!
Жанна (берет себя в руки). Дело в том, что Барбара…
Кен (вздрагивает). А, дьявол, я так и знал! (Тихо.) Я не хочу ничего о ней слышать. И если вы пришли говорить о ней, уходите сразу… Впрочем, нет. Поговорим. (Монотонно.) Полагаю, ей нужны деньги, она осталась без работы. Я сейчас не могу. Здешнее лечение влетает мне в копеечку. Может быть, чуть позже. Я ей обязан своим… частичным выздоровлением и обязательно помогу. Все?
Жанна (некоторое время подавленно молчит). Все не то… Я не об этом хотела… Зачем мне понадобилось…
Кен. Мне пора умываться. Могу я позвать Джайлза?
Жанна (думает о своем). Джайлза? Вот ведь история… А знаете, мы расстались. Уже давно.
Кен. Ну… Что тут скажешь? Он мне не говорил.
Жанна. А почему? Почему, как вы думаете, он не сказал вам об этом ни слова?
Кен. Да, собственно, он никогда ничем таким не делился. Впрочем, нет, он пару раз говорил что-то такое о ваших планах… Что-то о домике в Бентли-Гарден, кажется… Что хочет двойняшек… А! Так вы беременны? И вас надо помирить?
Жанна. О, нет. (Встает и меряет шагами комнату.) Почему он не сказал вам о том, что потерял самое дорогое на земле? Он ведь так и говорил: «Жанна, ты самое дорогое, что у меня есть, ты – мое счастье!» А вот лишился меня – и ничего не сказал…
Кен. Не каждый способен делиться таким с кем попало.