Мать: – Да… Совесть нынче не в цене… И стыд не в цене.
Милиционер: – Так. Понятых больше чем достаточно. Будем делать опись содержимого, ограбленных вещей, а вы внимательно проверьте, все ли на месте.
Мать: – Это зачем еще? Не надо открывать, не надо мне этого.
Милиционер: – Положено.
Бомжи: – Граждане начальники, вы же видели, вы нас сразу взяли, мы даже заглянуть в ее сумку не успели.
Нюра: – Им верить нельзя. Я понятая. Шура сейчас все до копейки пересчитаем. (Милиционерам) Вскрывайте.
Мать: – Нет!
Милиционер: – (Нюре) Гражданка опять вы лезете. (Матери) Так у вас там что, деньги? Сколько? (Напарнику) Слышал, это уже другая статья вырисовывается. (Матери) Сколько, прежде, чем вскрыть пакет, назовите сумму.
Нюра: – Все!!!
Бомжи: – Мы ни про какие деньги не знали.
Мать: – Нюрка!!! Не слушайте ее. Тварь, молчи!
Нюра: – Я же говорила – деньги!
Бомжы: – Начальник, ты ж нас не первый раз берешь. Мы деньгами брезгуем, нам бы поесть найти.
Антон: – Мам, какие деньги? Ты же говорила, хлеб.
Евдокия: – Какие деньги!!! Гостинцы для снохи несла. Рожки, наверное. Доставайте.
Милиционер: – Так что у вас там?
Владимир Ефимович: – Давайте посмотрим и дело с концом.
Милиционер: – Пострадавшая, я хочу вас предупредить: за дачу ложных показаний вы также несете ответственность по всей строгости и со всеми вытекающими. Но, если у вас там в особо крупных… понимаете, размерах, мы этих счастливцев запрячем лет на семь. Они наше 17-е отделение уже достали.
Мать: – Семь лет! ( Милиционеру) Ты посмотри на этих доходяг. Еле душа в теле. Со старухой справиться не смогли. А мы что, не воровали? В колхозе, мерзлую картошку, когда в войну есть нечего было. Меня тут Маринка решила салатом диетическим угостить, из одуванчиков. А я этих одуванчиков, да лебеды на сто лет вперед наелась. Бывало мать ее, лебеду в русской печке распарит, потом на сковороду постного масла капнет, сбросит туда это месиво и опять упаривает. А мы ждем, как будто она жамками угощать собралась. Вот она кричит: девки, есть идите. Мы летим. Она вывалит со сковороды эту лепешку. Мы смотрим, рады. А разглядеть – ведь как корова насрала. (Незаметно убирает пакет за себя) Вот и они слаще лебеды в жизни не знали, а ты семь лет. На мне все как на собаке заживет, но как я спать смогу. Я вот скажу, что не знаю их. Или, что сама на них напала. Пусть идут с миром. Не надо от них мне…
За окном раздается грохот разбивающегося стекла. Громко. Много.
Картина 4
Двор. Голая Ольга бьет шваброй стекла в своей квартире. Во двор входят почтальон с Васей-экспедитором. Вася вздрагивает.
Почтальон: – Это Ольга, она здесь живет.
Вася: – Женщина, огоньку не найдется. (Почтальон) С ней разбираться-то?
Почтальон: – Нет. На звук швабры кто-нибудь выйдет. Здесь все хороши.
Первой выбегает Мать. Рука на полотенце.
Почтальон: – С этой.
Вася: – С ней уже, похоже, разобрались.
Мать: – Вы что ж, обалдуи, стоите! Вяжите ее.
Следом выбегает Марина.
Почтальон: – И с этой.
За Мариной Нюра.
Почтальон: – И с этой.
Нюра: – (Рыдает, бежит к Ольге) Остановись, малохольная. Остановите её.
Из квартиры матери выбегают Антон, Дора Даниловна, Владимир Ефимович, Евдокия, милиционеры с бомжами в наручниках. Все, кроме Григория. Выбегает и Сосед с фонендоскопом на шее. Бегут в сторону Ольги и, соответственно, Васи и Почтальона.
Вася: – (Пятится) Ты куда меня, тварь, привел. Это засада.
Почтальон: – Вась, я боюсь (прячется за Васю).
Все валят Ольгу. Крики. Ольга сопротивляется. Григорий незамеченным выходит из квартиры матери и прячется за дом. Слышна сирена «Скорой помощи». Вбегают женщины: врач и медсестра. Профессионально заламывают Ольгу, забрасывают в машину и уезжают.
Все: – Куда?
Нюра: – (Рыдая, Шуре) Что ж ты их не остановила. Дочь увезли, кровинушку…Ее теперь на пенсию посадят. Она работать не сможет… Они ж за тобой приезжали, Шура-а-а… (Рыдает) Останови их!..
Мать: – (Кричит) Стойте!
Вася: – Ну и дела. Здесь что, все чокнутые!!! Их бить нельзя. Хочешь, что б я сел?
Дает почтальону подзатыльник. Еще. И еще. И еще. Почтальон начинает рыдать. Рыдают хором с Нюрой. Евдокия уводит рыдающую Нюру в дом.
Почтальон: – (Сквозь слезы). Вам письмо, заказное. (Соседу) И вам. Только теперь вам (Матери) подлинник. А вам (Соседу) копия. Расписывайтесь.
В сутолоке, скованные наручниками бомжи исчезают. Милиционеры, которые принимали живейшее участие в обезвреживании Ольги, мечутся по сцене.
Милиционеры: – Ну, мать, ты нам и устроила. Теперь за наручники вычтут. (Показывают на Васю) А это кто?
Вася: – Я так просто. С приятелем зашел.
Милиционеры: – Какая она тебе «приятель». Пошли в машину.
Вася: – Зачем?
Милиционеры: – Проверим, кого это ты тут бить собрался. Я слышал. Протокол у нас уже есть.
Вася: – Какой протокол?
1-й милиционер: – Про ограбление.
Мать: – Вы это что к нему пристаете?
Милиционеры бьют Васю-экспедитора. Почтальон убегает. Вася падает. Его забрасывают в тут же подъехавшую машину.
Мать: – Эй! Что вы, садисты делаете? Как у вас руки не отсохнут.
2-й милиционер: – (Из машины) Мы одни теперь вернуться не можем. Где твои грабители? Куда ты их спрятала?
Мать: – Не знаю.
Милиционер: Тогда, извини, мамаша. Выходит, этот тебя и бил.
Мать: – Я скажу, что он меня не бил.
Милиционер: – Тебя мы уже спросили, а этот нам признается.
Уезжают. Мать садится на ступеньки Нюриного крыльца.
Мать: – Ой, плохо мне.
Дора Даниловна с Владимиром Ефимовичем: – Шурочка, мы побежали, еще раз «Скорую» вызовем.
Мать: – (Встает) Ой, болит все.
Дора Даниловна и Владимир Ефимович: – Вот и хорошо, что б за ложный вызов не платить.
Антон и Марина уводят мать.
Сосед: – (Берет в руки швабру) Моя, что ли?
Сосед уносит швабру к себе в дом. По дороге распечатывает письмо. Из-за дома Матери, озираясь, выглядывает Григорий с ее многострадальным пакетом. Пробирается под окнами Матери, распрямляется и пряча пакет за пазуху, насвистывая, идет в дом.
Картина 5
Квартира Соседа. На столе закуски, угощенья. У стола на деревянной лавке сидит Поля. Сосед суетится вокруг Поли.
Полина:- Когда ты позвонил, я лежала. После сна отдыхала. Звонок. Думаю, если Петр не буду телефон брать. А если Серега подниму. Поднимаю – ты. Но, я по секрету тебе скажу, Нин, я знала, что ты объявишься. От меня еще не один мужик не уходил. Ни один! А если и уходил, то возвращался. Не в жизни, так во сне. Все приходят, все хотят утех от своей казачки.
Сосед: – Я подумал, что ж одному век доживать. Ладно, позвоню Полине. Нет, одному-то оно лучше, но ты посмотри, что скоты мне прислали! Ты посмотри! (Читает) «Ваше участие в боевых действиях, и в частности, во взятии Ляйпцига не имеет веских доказательств. И требует разносторонней экспертизы. До выяснения спорных моментов приказ № 27-28 аннулирован и постановление по передаче помещения по адресу тра-та-та из жилого фонда в частное владение признано недействительным. Вышеупомянутое помещение не подлежит передаче в ваше личное пользование также в связи с излишками жилой площади». Фашисты. Какой экспертизы им не хватает? Что бы я, в присутствии их комиссии, снова Ляйпциг взял? Я фельдшер! Я не ходил в атаку! Я нашим бойцам кровь пускал. В медсанбате. Пиявки ставил и клизмы. Даже ассистировать при операциях мне не доверяли. Я инструменты кипятил и окровавленные бинты выносил. Иногда под бомбежкой, под тяжелым артобстрелом. Я жизнью рисковал. Я ветеран, я участник. Документов им недостаточно! Просто у Шурки все схвачено, блат у нее везде, она всех перекупила. Она ж деньжистая. Тут ее грабанули, руку сломали, когда она взятки разносила. За комнату мою. Бог ее наказал. Поль, выходи за меня замуж, я тебя пропишу.
Полина: – Но, нам надо присмотреться друг к другу, поближе сойтись, обнюхаться.
Сосед подсаживается к Полине, пододвигается плотнее, она отодвигается. Потом она начинает к нему пододвигаться, он отодвигается. На протяжении дальнейшего действия, в зависимости от текста, идет передавливание друг друга попами.
Полина: – Я считаю, если жениться, так на век. На всю жизнь. Прикинуть тебя надо. Под себя. Характеры и все такое.
Сосед: – Что – такое? Если ты за меня выйдешь, через неделю я тебя пропишу, обнаружится недостаток площади. Еще неделя бумажная волокита, еще неделя и спорная территория на моей стороне. Лихо? Ни копейки на взятки не дам.
Полина: – Но раз мы так спешим – действуй, казак, безоглядно. (Теснит Нинель с лавки) Седлай коней. Руби с плеча. Мне-то приглядываться без толку, все равно незрячая.
Сосед: – Я и пригляделся и наслушался и думал-передумал, и подсчитал и стены перемерял…
Сосед не успевает договорить, Полина сталкивает его с лавки, он падает на пол.
Сосед: – Ой, чумовая, ой, зашибся до нездоровья, ой, коленкой об пол задел, ой, умираю…
Полина пытается затащить его на топчан.
Картина 6
Двор. Во дворе Нюра, Шура, Марина, Евдокия прижимает к себе двух дочек, закрывает им рты руками. Молча стоят, смотрят в сторону крыльца Соседа.
Из квартиры Соседа выходят санитары, несут носилки. На носилках тело, накрытое белой простыней. Когда санитары уже почти вышли со двора, из дома выбегает Сосед с ворохом одежды Поли. Той самой, в которой она приходила в последний раз.
Звук отъезжающей машины. Сосед возвращается во двор.
Мать: – Нинк, если нужно поминки собрать, ты скажи, мы всем двором поможем.
Все гудят – поддакивают.
Сосед: – У нее дочь есть.
Марина: – Нинель Тихонович, не волнуйтесь, я сейчас полы помою.
Сосед: – Мой, не мой…
Евдокия: – Дядя Нин, так надо. (Дочерям) Живо Маринке помогите.
Нюра: – Выкинь постель, на которой она умерла, простынки, всё на помойку. Тихоныч, не забудь, прямо сейчас и выкинь.
Сосед: – Какая постель!!! На мне она умерла!!! То ли окнула, то ли пукнула, сердце не выдержало. Может себя выкинуть?
Нюра: – Не нервничай, успокойся. Ты на чем лежал? Матрац выкини.
Сосед: – На каком матраце? На голом топчане.
Нюра: – А топчан на чем?